Владимир Буров - Альфа Центавра [СИ]
— Он видит при помощи Сапиенса. — Оно и естественно:
— Кто бы стал так добросовестно работать не на самого себя.
Пятой спицей в этом четырехэтажном бараке — На Горе, как у Некоторых в Голливуде — был Амер-Нази. Но он никогда не оживал, хотя и ясно было:
— Всё чувствует, — как Альцгеймер, но сказать тока ничего не может. Распи с помощью Одиссея, который смог вернуться целым и невредимым не только из Троянского Путешествия, но и даже с самолета Котовского упал мягко:
— В Волгу, — и что важно, не попал, как на зло, не только во вражескую, но и в свою канонерку.
Однако:
Не скоро ели предки наши
Не скоро двигались кругом
Ковши, серебряные чаши
С кипящим пивом и вином.
И следовательно, продолжение еще следует. Сначала все расселись за одним восьмиместным столом, но не тем, где долго ждали своей очереди белые офицеры, как-то:
— Врангель, Дроздовский и эт-сэ-тэ-ра, — а в середине зала. Но хотя это была и нейтральная полоса, встал Распутин и предложил:
— Не зажиматься, как крысы перед нападением на узника замка Ив, когда, он наконец, расстанется со своими мечтами о сказочных богатствах на необитаемом острове, и примет смерть:
— Лицом к лицу, как это следует, сидящему здесь до седой бороды узнику. — Ибо. Ибо, ибо:
— Крысы начинают свой пир во время чумы с:
— Лица именно. И никто не бросил ему в лицо ни одного слова — разошлись молча:
— Пархоменко, Котовский, Коллонтай, Жена Париса, Фрай, — за ближний от входа в зал — выхода в фойе длинный стол, — а:
— Дроздовский, Аги, Ника Ович, Щепка, Колчак, Распутин — за стойку бара, но лицом к — на них, на полосатых, как, к удивлению некоторых, решила себя позиционировать в последний момент, даже Жена Париса, и уже почти принявшая приличный для человека вид Коллонтай. Только Батька Махно не присоединился ни к одной, как он сказал:
— Тачанке, — и обнаружился на молчаливый вопрос всех за стойкой бара.
— Боюсь, он нас отравит, — сказала Аги, но так это для себя, в шутку, но ее поддержал с другого стола хриплым, но уже достаточно слышимым голосом Фрай:
— Думаю, нам лучше вообще уйти отсюда в Метрополь.
— Я поддерживаю, — сказала жена Париса. Она забыла, что уже хотела расстаться с этим себя и теорию-любивым парнем. Но их расставание не было случайным, не в белокурой бестии Кой Кого было дело, а в том, что Фрай считал свою теорию:
— Пра-ктически, — доказанной. И последний штрих он собирался сделать сегодня.
— Почему именно в Метрополь? — спросил Махно, сомневаясь, что эта реваншистская затея кончится для него хорошо. Но все решили идти в Метрополь, подсознательно еще желая постоять на краю, потянуть немного время, а Распутин дал для этого формальный повод:
— Там в подвалах еще остались бутылки Хеннесси.
— Сказал бы лучше мадера! — весело и вместе с тем печально крикнула Ника-Ович.
Глава 66
У поворота за угол Фрай остановился, и присел, отставив одну ногу назад, как бегун на короткие дистанции.
— Где Фрай? — спросила надтреснутым голосом Коллонтай.
— Пропал! — воскликнул Махно, и хлопнул себя по ляжкам. Но тут же добавил: — Я схожу. Посмотрю за угол.
— За поворот схожу я, — сказала Жена Париса, но ее опередил Дроздовский:
— Стойте на месте, — сказал он, — это может быть провокация. Он повернул за угол, и не нос к носу, так как были на разной высоте:
— Фрай так и сидел, на одном колене, оставив другую ногу назад, как длинный хвост, а Дро, который держал в руке Кольт с полудюймовыми пулями, удивленно, но уже с почти с пониманием рассматривая эту плоскую фигуру, с высоты, как ему показалось:
— Птичьего полета, — столкнулся с ним. Дроздовский хотел присесть, но согнулся только до половины:
— Фрай укусил его за ногу. — И было уже ясно, не просто за ногу, а за:
— Пятку. На крик, но не Дро, а победный рёв Фрая первым прибежал Колчак, и видя, что Фрай так и держит длинными, как персидские кинжалы, зубами пятку — расстрелял в его голову весь полудюймовый барабан армейского Кольта, который в самой Америке применялся уже только против буйных беркерсиеров одного воинственного племени, ибо простой 38-й их не брал:
— Продолжали драться, даже имея в себе шесть пуль.
Остальные начали разбегаться на разные стороны улицы. Махно сказал:
— Видимо, до Франции Хеннеси я уже не попробую, а там у меня на него денег не хватит. — Если только подрабатывать одновременно с сапожным мастерством маленькой работой на какую-нибудь контрразведку. Тут пуля Коллонтай задела его голову, и рикошетом от стены дома направились в лоб.
— Неужели случайно попадет? — успел спросить Батька Махно, но усмешка не успела проступить на его лице. Четвертым был убит адмирал Колчак, Котовский и Пархоменко расстреляли его из маузеров, когда он, вытащив сзади из-под импортного плаща, привезенный с собой с Ангары Льюис, начал прикрывать отход остальных дам и Распутина.
— Быстрее! — крикнула Ника Ович, увидев, что Щепка встала перед Колчаком на колени, и не уходит.
— Уходите без меня, — ответила Щепка — Ино:
— Ан. — По земному:
— Ан-на. Котовский не стал стрелять, а попытался взять в плен Нику, но получил Зацеп Изнутри. Парень упал и почти ласково спросил:
— Ну, что дальше будешь делать? Она сначала не ответила, только потом сказала:
— Так и стой пока. — А стоял Котовский на коленях, как будто ждал начала игры:
— Ты на мне и хлопаешь ладонью по заднице, я ржу, ибо:
— Их либе дих. — Но, как говорится, не в этот раз. Хотя дама и обняла его сзади за шею, зацепив эту руку другой и положив ее на затылок, как Брюс Ли — совместила позвонки из горизонтальной плоскости в вертикальную. Пархоменко предложил Нике тут же бой на кавалерийских саблях, но это не случилось, так как все удивленно замерли, увидев, как мертвый Врангель встал и убежал. Смешно?
— Не было, — а наоборот повеяло смертным ужасом, как на Вещего Олега, когда он увидел змею, выползающую из его черепа. Его, ибо в данном случае, Вра убежал, да, но, как любимый:
— Конь Пиппер. p.s. — Здесь надо сделать важное замечание. Конь Пиппер — это конь Врангеля — Одиссея, а не Дроздовского — Ахиллеса, который был только что убит в пятку, но это противоречие оставлено, так как и раньше в процессе написания романа это совмещение часто чувствовалось. И оно также есть у Гомера в Илиаде. Как и сказал Стивен Кинг:
— Даже в любимых песнях я не все слова понимаю.
Увидев коня, Аги предложила Распутину позвать его хорошенько:
— Чтобы вернулся.
— И запрячь в тачанку, — понял маг. — Только я не обучен ездить за пулеметом. Тем не менее, они загрузили Колчака, который все еще держал свой именно Лью в лапах, и крикнули Аги и Щепке, которые были еще живы:
— Шнель, шнель-ь-ь! — Щепка-Ан успела, а Аги, услышав незнакомый немецкий споткнулась о выступивший булыжник мостовой, и ее взял в плен Пархоменко. Схватил и посадил перед собой на коня, как Ланселот, надеясь опередить в Этом деле Короля Артура. Пархоменко, собрав полуэскадрон, начал погоню. Правым флангом в его, как несмотря на не такую уж большую численность его кавалерии, он называл свой отряд:
— Дивизии, — шла рысью Кали. Левым — галопом Жена Париса.
— Впереди мост! — закричала, первой увидев его Ника.
— Горит? — только и спросила Щепка-Ан, не оборачиваясь, так вела стрельбу из Льюиса, который ни за что не выпустил из рук мертвый правитель всей России Колчак.
— Он так хотел стать настоящим ученым, что вот добился:
— Руки и после смерти не разжимаются.
— Хочет умереть вместе с именным пулеметом, — сказал Распутин, полуобернувшись от рулевого управления: — Этот Лью ему подарил сам.
— Сам изобретатель Льюис?! — удивилась Ника Ович.
— Нет, — ответил Распи, подергивая возжи, означающие сигнал, как многие подумали:
— Харакири, — а именно:
— На Мост!
— Но он горит? — даже задал неуместный вопрос Вра-Пиппер. Так показалось Распутину. А точнее, почему показалось? Своей магии он и научился, испытывая ее сначала на лошадях, мол, туды-твою:
— Понятно?
— Дак, естественно!
— Подарил ему, — Распи отпустил одну руку от пульта управления, и показал большим пальцем назад, сам э-э:
— Президент ЮЭСЭЙ — Америки.
— В каком смысле? — спросила даже Ан.
— Мол, давай, так скать, присоединяйся. И говорят, Колчак тогда только негромко буркнул в ответ:
— Пусть присоединяются те, кто это пишет на своих знаменах. Щепка дала последнюю очередь и диск закончился, пока она доставала другой мост начал рушиться. Но последние ее пули попали в лошадь Пархоменко, и он покатился через голову вместе со своим трофеем — Аги.
